Новости – Общество
Общество
«Каждый из нас мог найти причину, чтобы не ехать сюда»
Медицинскую помощь беженцам организовало МЧС России. Фото: Марина Меркулова
«Русская планета» побывала в госпитале, работающем в лагере для беженцев в Донецке Ростовской области
1 сентября, 2014 15:33
15 мин
В Донецке Ростовской области в лагере для беженцев специально оборудован госпиталь для оказания медицинской помощи. Корреспондент «Русской планеты» побывала там и выяснила, как работают врачи в полевых условиях.
Донецкий лагерь для беженцев похож на городок в миниатюре. Стройно, в несколько рядов стоят палатки-домики. К некоторым из них привязаны собаки. По вечерам на лавочках сидят люди и обсуждают, кого в какой город отправят (Беженцев из лагеря переселяют в другие города России — Примеч. авт.). Бегают и играются дети всех возрастов. Женщины стирают белье, мужчины курят. Ходят полиция, военные и МЧСники. Есть даже свои церквушка и больница.
Я сижу в специальной надувной палатке-приемной с молодым хирургом Антоном.
– У нас здесь развернут полевой мобильный госпиталь. Он представляет из себя пять надувных пневмокаркасных модулей: операционная, для оказания амбулаторной помощи, изолятор для особо опасных инфекций, аптека и хозяйственный модуль. Есть врачи — два анестезиолога-реаниматолога, хирург и медсестра-анестезиолог. Но в принципе мы все универсалы, можем оказать любую экстренную медицинскую помощь.
Госпиталь приехал из Сочи, где находится главный штаб ЮРПСО — «Южный региональный поисково-спасательный отряд» МЧС России. Помимо врачей в команду входят спасатели. Здесь собралась сборная солянка из разных южных городов. Врачи анестезиологи, например, из Волгоградского отряда. Хирург и медсестра — из Сочи.
– Мы делаем несложные операции: вскрытие гнойников, обработка различных ран, накладывание швов, перевязки, — поясняет мне врач-анестезиолог Вячеслав Олегович.
– Если возникают более серьезные вещи, мы отвозим в местную больницу, потому что здесь нормальных условий нет, — добавляет Антон.
Первоначально лагерь находился недалеко от границы с Украиной.
– Жутко было! Мы жили, как на полигоне. Постоянно были слышны выстрелы, бомбежки, гаубицы, «грады». Руководство посчитало, что все-таки это опасно для людей. И перенесли в середине июля лагерь сюда. А так у нас модули тряслись, — вспоминает врач-анестезиолог.
Спасательная команда работает по сменам, каждая из которых длится две недели. Хирург Антон здесь уже третью смену, Вячеслав Олегович — вторую. Рассказывают, что сейчас затишье. В первые смены они принимали по человек сто в день, люди шли круглосуточно. Работы было очень много, не было времени даже поспать.
– Физически сейчас проще, поток небольшой, человек пять-семь в день, мы нормально справляемся. Устаешь скорее морально. Здесь в поле скучно, люди в стрессовом состоянии. Есть эмоциональное напряжение, — продолжает хирург.
– Я работал в крупной больнице экстренной помощи, поэтому работа всегда в экстремальных ситуациях была. Никогда неизвестно кого тебе привезут: человека после автотранспортного происшествия или женщину, например, с разрывом матки. Здесь единственное специфика в том, что мы находимся в полевых условиях: грязь, пыль. Воду сами себе носим, еду сами готовим, — говорит Вячеслав Олегович.
Госпиталь занимается людьми по обращениям. Первоначальную медицинскую проверку беженцы проходят в палатке ФМБА (Федеральное медико-биологическое агентство). Там сидят педиатры и терапевты. Они осматривают голову на наличие вшей, кожу, мерят давление, все записывают. Также могут оказывать первую медицинскую помощь.
С врачами спасательного отряда мы пьем чай за больничной палаткой. Здесь оборудовано что-то вроде столовой. Облокотившись на палатку, сидит высокий мужчина, он мерит себе температуру. Это второй врач анестезиолог-реаниматолог Сергей Владимирович, который немного приболел. Врачебный стаж — 24 года. Когда вышел на пенсию, пошел работать в МЧС.
– Ну а что делать? Дома что ли сидеть на 11 тыс. рублей? Да я без работы... Сооохнет он без работы! — протяжно и весело говорит доктор.
– Такая жизнь была, да. В день четыре плановых операции, потом вечером идешь не домой, а дежурить. Еще за ночь у тебя трупы могут быть. А с утра снова на работу! У врача всегда маленькая ставка была, поэтому, чтобы выжить, мы работаем на полторы-две ставки, — рассказывает Вячеслав Олегович.
– Вы же сами выбрали такую профессию, — говорю я.
– Конечно, а какой тогда смысл? — риторически спрашивает Сергей Владимирович.
– То есть ни разу не было мысли уйти?
– Даже не задумывался над этим. Как-то идет жизнь и все. Это твоя жизнь, больше никакой нет. И другую представить сложно.
В больничную палатку заходит дедушка, забавный, с голым торсом и в панамке. Он спрашивает Сергея Владимировича.
– Здесь уже есть такие пациенты, которые приходят сюда как в свою поликлинику, к конкретному врачу, — разъясняет мне ситуацию Антон, — как правило, это старики. Они в лагере больше других задерживаются, потому что им некуда идти.
– Ты не умираешь, мой хороший! — громко говорит врач дедуле после того, как померил у него давление. Дедушка плохо слышит.
– Я пришел сказать, что уезжаю. Можете мне такие трубочки дать, я поеду домой, буду вино дегустировать.
Под трубочками пациент имеет в виду капельницы. Врач смеется.
– Ну раз нет, тогда вам удачи, мне здоровья! — прощается беженец.
– Поначалу в лагерь приезжали люди в основном среднего возраста, мобильные. У них хоть есть какие-то перспективы: найти работу, как-то устроиться. Сейчас едут люди, которых обстоятельства заставляют: дом у них разбомбили, у них ничего нет, деваться некуда. Особенно старики. Какие у них перспективы? Что в землю сырую зароем? Вот их жалко очень. А если хронические болезни и нет близких? Никому не нужен такой человек. У нас семь таких. Ими по большому счету никто не хочет заниматься, — говорит Вячеслав Олегович.
– Может, волонтеры в таких случаях помогают?
– В первые дни их было очень много. Они приезжали: «Давайте мы вам всячески будем помогать». Некоторые волонтеры — странные люди, которые неизвестно каких приключений ищут и как себе это представляют. Когда им говоришь, нужно помыть полы или покормить старика — им это неинтересно. У них какие-то скаутско-пионерские замашки.
– А сами беженцы помогают друг другу? Как-то самоорганизуются?
– В этом плане они пассивны. Даже в санитарный час неохотно убираются. Есть и такие, которые считают, что им тут все должны. Я не знаю, откуда это идет. Может им там наобещали.
Психолог Саша объясняет, что пассивность в сильной стрессовой ситуации — это нормально. Люди вынужденно вырвались из комфортных условий сюда. Они находятся в состоянии рассеянности и шока. В лагере с беженцами работают четыре сотрудника центра экстренной психологической помощи МЧС.
В столовую заходит Алена, медсестра. На столе бардак, ее это раздражает. Она начинает убирать грязные чашки и протирать стол. Алена — единственная женщина в команде. Говорит, что «быть девочкой» здесь нельзя, иначе сядут на голову. Из «девчачьего» у нее — каждодневный яркий макияж, длинные ногти, пирсинг в носу и куча средств по уходу за собой в палатке. На запястье видна татуировка в виде глаза, она показывает мне еще две, скрытые под одеждой. В мужском коллективе Алена «своя». О таких, как правило, говорят «не робкого десятка» или «баба не промах».
– Почему пошла в медицину? — спрашиваю у нее.
– Вообще случайно попала. Когда училась в школе, общалась со спортсменами. У нас в Сочи есть спортивный центр, куда раза четыре в год приезжала сборная по греко-римской борьбе тренироваться. У них там доктор был, диагност, лет шестидесяти. Мы с ним общались, и меня заинтересовал спортивный массаж. Я сама уже до этого его делала, но так — непрофессионально. Он предложил поработать с ними, чтобы когда они приезжали, знали, что здесь есть свой человек-массажист. Поступила в медицинский и переболела этим.
После окончания мединститута Алена устроилась в поликлинику медсестрой.
– Там я вообще осела с бумажками. Я поняла, что это не мое. Мне что, пятьдесят лет? Ушла. Потом устроилась в курортном городке дежурной медсестрой, вот тогда я хапнула адреналина, оставаясь на ночь одна. Когда закончился сезон, поняла, что хочу в реанимацию. Устроилась туда. И когда первые трупы были — плакала, эмоционально была не подготовлена. Потом нормально. Проработав три года там, решила, что хочу уже другого. Поехала в Краснодар, в краевую, работала там в гнойной реанимации почти год, — рассказывает она.
Когда надоедало или становилась неинтересно, Алена легко меняла место работы. В ЮРПЦО она работает уже три года, совмещая с работой в обычной больнице. В первую смену здесь, когда лагерь находился недалеко от границы, у Алены был нервный срыв от постоянного недосыпа и слышимой стрельбы.
– Как семья относится к тому, что ты часто бываешь в командировках, да еще в таких условиях?
– Нормально. Личной жизни не было. Вот сейчас появилась. Поэтому сейчас хочется домой. До этого во все поездки ездила. Сейчас, конечно, не так.
К столбу около стола прикреплен календарь. Антон каждый день зачеркивает даты. Спасатели составляют список продуктов для приготовления ужина. Их командировочные — это 300 рублей в день. Готовить стараются сами, потому что столовская однообразная еда быстро надоедает. Вчера на обед борщ варил ополченец, которого здесь лечат. У него контузия. Это достаточно молодой мужчина. На груди у него татуировка в виде звезды Давида. Алена рассказывает, что у него две семьи. Первая жена с ребенком погибли под обстрелами, вторая жена с ребенком сейчас находятся в России. После лечения он собирается вернуться в ополчение.
– Я спрашивала у него, зачем ему это надо. Уже одна семья погибла. Самого могут убить, а у него здесь жена и ребенок. Говорит, что не может так, у него друзья там, не может их бросить.
В 15:50 на телефон начальника госпиталя Алексея Алексеевича поступил звонок. На границе с Украиной в Изварино нужно забрать двух солдат.
– Один лежачий, другой сидячий, — говорит он команде.
Ребята быстро собираются, закидывают в реанимационную машину каски и бронежилеты. На место едут сам начальник госпиталя, врач Сергей Владимирович, Алена и один из спасателей. По дороге Алена показывает, где раньше находился лагерь.
– Знакомая дорога, до боли знакомая! — громко произносит она.
Одна из задач госпиталя забирать раненых с границы, отвозить их в больницу и при необходимости оказывать экстренную медицинскую помощь вне зависимости от того, на какой стороне человек воюет. Сейчас привезли двух ополченцев. Их осторожно перемещают в реанимобиль и везут в ЦГБ.
Лежачий — это молодой мужчина с бородой. У него третья контузия и осколочное ранение в ногу, которую прооперировали в Луганске. Сюда привезли лечить голову. У него она сильно кружится и двоится в глазах.
– Мне повезло, — говорит второй солдат с ампутированной ступней и свежими швами на руке, — волна от мины задела вот только здесь, могло и полностью разорвать ногу.
У этого ополченца красивое лицо с голубыми прозрачными глазами. Он старается не принимать помощи и самостоятельно выходит из машины, скачет на одной ноге до порога больницы.
Они рассказывают, что в Луганске осталось очень мало врачей, которым сложно работать в городе, где нет света и воды. А из-за обстрелов многие остаются ночевать в больнице, переоборудовав палаты в домашние комнаты.
Ополченцы вызывают такси, чтобы ехать в Ростов в военный госпиталь. Судя по всему их там уже ждут. Врач уговаривает их остаться в Донецке на пару дней, потому что состояние лежачего в дороге может ухудшиться. Но они ни не соглашаются.
– После дороги сюда нам 2,5 часа до Ростова не страшно, — аргументирует человек без ступни.
– Свою задачу мы выполнили, довезли их до больницы, дальше их право решать, — уже в машине на обратной дороге говорит начальник госпиталя.
В лагере сейчас работает команда из 13 человек: четыре медицинских работника, шесть спасателей и три водителя. Оставили минимум людей, так как ситуация с беженцами налаживается. Многих от границ везут уже не в сам лагерь, а сразу в другие города.
– В таких условиях, конечно, не всем хочется работать. И людей можно понять. И люди находят какие-то причины сюда не ехать. Мы же уже воспринимает это как неизбежное и относимся философски. Денег нам за это не добавят. Мы получаем обычную зарплату. Очень скромную. Поэтому нас можно считать тоже волонтерами, — иронизирует Вячеслав Олегович, — каждый из нас мог найти причину, чтобы не ехать сюда.
– То есть это личная мотивация?
– Можно, конечно, говорить высокие слова на эту тему, но это наша работа. Я не считаю, и Антон не считает себя героем: если не мы, то кто! Вы, наверно, не помните, был фильм такой про Павла Корчагина: «Ребята, смены не будет, но мы же здесь»! У нас партийно-политическое руководство считает, что мы должны испытывать какие-то чувства, но мы всю жизнь этим занимаемся, просто работаем.
ЮРПСО выполняет самую сложную работу.
– Котиков с деревьев доставать — это не наша задача, это городские службы делают или еще кто-то, — рассказывает Алексей Алексеевич, начальник госпиталя.
Здесь его зовут просто Алексеич. Он похож на актера кино: высокий, седой с голубыми глазами и мужественным лицом. Спасателем работает около тридцати лет. На шее у него висит жетон, на котором указана группа крови.
Поиск пропавших людей, водолазные спасательные работы, работа при автомобильных авариях, любых катастрофах — это их поле деятельности. Половина команды, например, работала во время крушения теплохода «Булгария» в 2011 году в Казани. Волгоградские врачи были на месте терактов в конце 2013 года.
Алексеич говорит, что самое страшное, когда погибают дети. В большинстве же случаев люди попадают в беду из-за глупости.
– У вас какое отношение вообще к людям после такого опыта работы?
– По глупости, не по глупости — это человек! Да в душе идешь и ругаешь: «Какого черта ты поперся туда». Но это в душе. Такая работа. У этих людей есть родственники, которым больно потерять близкого человека. Глупость, молодость — неважно. Вот идешь труп из воды доставать, мы этого человека не знаем. Но все равно после работы сядем, выпьем по пятьдесят, не стукаясь, помянем. Это же человек!
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
